Молодость не знает прошлого, но с возрастом, оно становится все ближе и значительней. Война, эвакуация под бомбежкой, ни одной детской фотографии, и
День Победы, о которой я услышал первым в коммунальном доме в городе Уфе. Накануне мне исполнилось шесть лет, и совсем не спалось в эту ночь. Я берег свою первую в жизни игрушку – лошадку из папье-маше на подставке с колесиками, смотревшую с узкого подоконника на печку-«буржуйку» с железной трубой, выходящей в окно. Было боязно, что лошадку отнимет шпана, наводнявшая улицы и дворы. На рассвете черный репродуктор, который не выключался, объявил мощным голосом Левитана, что Германия капитулировала. Я закричал, вся семья в тесной комнате сразу проснулась, и мы бросились в коридор, куда изо всех дверей выбегали наши соседи, кто в чем был. Пеньюаров, пижам и белья от кутюр, на них не было. Были только глаза, и голые руки, обнимавшие всех. Опасаясь чего–то, выглянул тихий бухгалтер, которого не любили за имя Адольф, но и он получил свою порцию крепких объятий.
Это было такое единение счастья, горя, надежд и прощенья, которого больше не возникало ни при каких обстоятельствах жизни…Дальше, трудное возвращение – не на родину, в Брянск, где разграбили дом соседи, - а в Малаховку, под Москву, в обездоленный временем рай. Хвойный воздух, березовый лиственный фон, не тронутый промыслом дерн, обращенные к жизни лица, и легенды культурных традиций, здесь творивших и живших, и сидевших людей... При слове интеллигенция, каждый хватается за свое…
Дети играли, мужчины работали, женщины сберегали тепло, а время как - будто чего - то ждало…
В детстве мир гармоничен, хлеб с солью – обед, и урок при «коптилке» исполнен значенья. Школа, как лучшее время того, что будет еще впереди. Учителя, прививавшие знания не как прививку от тяжелых последствий таланта. Благодарен им всем, помню по именам, и стараюсь не получать больше двоек за неумное поведение. Ближе них были только мать и отец – созидатели целого мира из достойных и добрых поступков. Кусок черного хлеба, стакан теплого молока от соседской коровы и кровать возле печки, где дежурила серая, мягкая «Мурка». Прошлое мило само по себе и неповторимостью ожиданий.
Юность, первое чувство, как падение вверх. Стихи отодвигали мир на расстояние влюбленности.
Молодость, обещавшая возвратиться, став покрепче на ноги…
Поэзия дожила до иронии, во спасение от цинизма. Оптимизм незнания иссякает – начинается взрослая жизнь. Не вступление в партию, учившую нас думать по складам газетных полос и знать, что справедливость существует для тех, кто в доле. А в доле были многие – из-за карьеры, заработка, стремленья к воплощению своих потенциалов. Возможно, совесть мучила кого-то по ночам, не отвлекая от дневных забот и бдений. Впрочем, края нечистой совести всегда выглядывают как несвежие манжеты.
Окончив медицинский институт, поехал на работу в город Гжатск, где снял каморку рядом с домиком Гагариных. Старинный город запустил героя в Космос, а коренные жители так и остались стартовать в грязи по пояс – без продуктов, без молока и хлеба, следя за превращеньем миражей в пустыни. Сознание скомканной безнадежности запомнилось мне навсегда.
По дням рождения прошлись года, ошибки…К сожалению, у взрослых не бывает совершеннолетия. Лучшие годы уходят на то, чтобы дожить до худших, а с опытом приходит ощущение, что ты уже когда-то жил… Максималисты сводят жизнь до минимума, и это толкает к стремлению думать о сути, к ощущению, что роман – недоношенный афоризм. Я пишу для себя, для друзей - не для крупных организаций. Главной новостью в жизни бывает лишь то, что ты сам пережил, оценил или принял. И никаких рекомендаций человечеству. Несостоявшиеся жизни походят на солдат, идущих строем в баню. И слишком мало интересного рассказывают те, кто знает жизнь.
Все равны перед Богом и чистым листом бумаги.
ГЕННАДИЙ МАЛКИН